В конце 50-х я бывал на занятиях литературного объединения Кировского завода. Руководил объединением Николай Новоселов, доброжелательный человек, прирожденный наставник, известный поэт. С ним было легко и просто.

Встречи проводились поочередно, на заводе в первом этаже здания напротив управления и в доме культуры имени И. И. Газа. На занятия собралась устойчивая группа в 10 - 15 человек, но частенько приходили новые авторы и оставались с нами, некоторые уходили, не встречая понимания или по другим причинам. Это были люди разного возраста и таланта.

В тот осенний вечер (в объединении был свой летописец — Елена Дементьева, и если её записи сохранились, можно точно узнать, в какой именно вечер это случилось), когда почти все уже были в сборе, в комнату вошли Новоселов и с ним еще три-четыре человека. Среди них элегантный молодой человек в пиджаке песочного цвета. Никто из присутствовавших его не знал. Вероятно, вошедшие встретились между собой несколько раньше, где-то в другом помещении, возможно, в редакции заводской газеты «Кировец», располагавшейся на этом этаже здания, и пришли на занятие, о многом и хорошо поговорив.

Новоселов предложил новенькому место слева от себя. Сидевший раньше на этом месте пересел на соседнее. Произошла передвижка. Совсем свободные места были у самого выхода. Так незнакомый человек привлек мое внимание и выделился в моей памяти из всех новичков. Раньше, да и позже, такого не случалось. Переглядываясь, мы соображали: кто это? И когда Новоселов представил его по имени, отчеству и фамилии, ничего не прояснилось: о Рубцове все мы не слыхали.

А Николай Рубцов приходил на занятия, садился слева от Новоселова, изредка обращался к нему с несколькими неслышными для остальных словами... Новоселов едва заметно кивал в ответ. Казалось, он испытывает неудобство от того, что Рубцов держится с ним как равный и более того. Мы томились в ожидании — когда же он заговорит и что скажет?

Присутствуя на встречах, Рубцов в работе объединения участвовал мало. Ни разу не выступил, ни одной реплики не подал. Нам ничего не оставалось, как судить о нем по его внешним проявлениям.

На занятия он приходил в одном и том же аккуратном пиджаке. Роста, возможно чуть выше среднего, узок в плечах и худощав. Свежее почти детское лицо, руки похожи на руки пианиста. Непринужденные жесты, редко меняет позы, скромная прическа темных волос. Ясные подвижные глаза, ни на ком и ни на чем не останавливаясь, показывали непрерывную внутреннюю работу.

Прошло время, на четвертом-пятом занятии Николай Рубцов выступил и кратко рассказал о себе. Трудно укладывалось в голове, что с виду интеллигентный юноша успел отслужить в военном флоте, матросом рыболовного флота пройти многими морями, побывать во многих странах. Не выглядел он морским волком и от военного моряка в нем ничего не было. И все же перед нами был не маменькин сынок, а довольно тертый калач. Этого мы не ожидали и с интересом слушали его стихотворения, которые он начал читать.

Читал он по памяти, но имел перед собой рукопись, с которой обращался, словно заправский канцелярист. Откуда это? При чтении почти никаких жестов. Наиболее значительными, по крайней мере, в смысле величины, были стихотворения о море, моряках, тавернах и т. д., где ясно присутствовал сам автор, со своим взглядом на окружающий его мир.

Пришла мысль — романтик, начитался Александра Грина. Мне неизвестно, были опубликованы эти его стихотворения или нет, но врезалась в память реплика, брошенная героем стихотворения к обитателям современной таверны, видимо, самим автором: «Трескайте треску!».

Черт возьми! Это была позиция! Далее последовали стихотворения о прекрасной родной стороне, о тяжкой судьбе отчизны...

Тогда мы решили, что эти неплохие стихотворения нужно доработать, а талант, как драгоценный камень, огранить и вставить в соответствующую оправу.

Вскоре Рубцов уехал в Москву и был принят в Литературный институт. Я не следил за его творчеством и о его дальнейшей судьбе ничего не знал.

В 1986 году я случайно услышал радиопередачу о Николае Рубцове. Факты его биографии показались мне знакомыми. Профессиональный артист прочел его стихотворения. Некоторые я как будто уже где-то слышал, вспомнились даже отдельные слова и строчки.

Внезапно я понял, что речь идет о том самом пареньке, который в конце пятидесятых не совсем обычно появился на Кировском заводе в Ленинграде. Выяснилось: ранние стихотворения он не поправил, а написал новые.

Словно отстаивая авторскую трактовку произведений, из таинственных глубин моего подсознания всплыл и зазвучал молодой, звонкий тенор Николая Рубцова, изливаясь легко, без нажимов, без заранее заготовленных акцентов и пауз. Постепенно напряжение чтения нарастало, голос становился не громче, но заливисто-задиристым, его поэтическая мысль, казалось, блуждала без всякого плана и направления... Однако это и был чистый родник поэзии. И нельзя было его доработать и переделать...

---

Опубликовано в газете "Тотемские вести", 6.01.1999