О моём непродолжительном, хотя и довольно близком, знакомстве с Николаем Рубцовым писать мне сегодня трудно - времени прошло много, а каких-либо записей я тогда не делал. Но, может быть, это и хорошо: в памяти остались только те штрихи, которые были только моими впечатлениями. Рецензий на Рубцова я почти никаких не читал, с чьими-то воспоминаниями не знакомился.

Мне несколько неудобно, но начинать рассказ придётся с нескольких слов о себе. Впрочем, это оправдано: скорее не о себе я буду говорить, а о том времени, о шестидесятых годах (Уже!) прошлого века. Поэзия тогда имела, можно сказать, бешеную популярность, она была не в книгах, она вышла на эстраду, она звучала, она сопровождала нашу жизнь... В Ленинграде тогда поэтическая жизнь кипела: было много литературных объединений; на Полтавской улице в столовой два-три раза в неделю открывалось вечернее «Кафе Поэтов», выступления поэтов проходили и в других молодёжных кафе: «Буратино» на ул. Восстания, «Ровесник» (неофициальное название), «Серая лошадь» на пр. Карла Маркса, в кафе рядом с общежитиями Университета на Васильевском острове и т. д. Это время принесло мне много интересных знакомств с поэтами, тогда только начинавшими, но вскоре вошедшими в Русскую литературу. Мне было у кого набираться практических стихотворческих умений. Уверен, что литературная жизнь Ленинграда шестидесятых годов оказала огромное влияние и на творчество Николая Рубцова, хотя он, как и каждый самобытный человек, многое, пропустив через себя, отверг.

Стихи я начал писать в довольно раннем детском возрасте, занимался в литературном клубе Дворца пионеров. Наталья Иосифовна Грудинина - поэтесса, переводчица, удивительно честный, принципиальный человек - вела тогда старшую группу поэтов. Я уже не был школьником, поступил учиться в полиграфический техникум, но продолжал ходить на все встречи поэтического кружка - там были мои друзья-стихотворцы. Кто-то стал потом профессионалом, кто-то пошёл по смежной дороге. У нас, как и у взрослых, были поэтические вечера, выступления, конкурсы и т.д. И, как и за взрослыми, при внешней свободе, идеологический контроль, гласный и негласный, существовал и приносил некоторые, мягко говоря, неудобства. Где-то и я выступил с чем-то, что для Дворца пионеров считалось неприемлемым. Говорят, что обсуждали и осуждали меня на каких-то высоких уровнях. И тогда Грудинина нашла способ со мной поговорить без свидетелей и пригласила во «взрослое» лито «Нарвская застава», где она тогда тоже работала. А там я, несмотря на юный возраст, быстро подружился с поэтами гораздо старше себя и даже был избран в бюро лито.

Новичков, пришедших к нам в лито, заслушивали на общем занятии, а потом обсуждали и принимали решение на бюро. Это была какая-то дань совковой традиции, но, помню, что в тот день, когда в «Нарвскую заставу» пришёл Коля Рубцов, мы обсуждали ещё несколько человек. Их я не помню, Николай Рубцов остался в памяти навсегда не только потому, что СТАЛ известным поэтом, он уже БЫЛ поэтом, хотя и не владел тогда словом, как некоторые члены лито, не был эрудитом, интеллигентом, знатоком поэтических приёмов и тонкостей. Он был живым, естественным, настоящим...

Николай приехал в Ленинград после службы в армии, был достаточно зрелым, повидавшим жизнь человеком, уже печатался в газете Северного флота, занимался в лито «Кировец» при заводской газете. Но, видимо, хотел расширить круг общения с ленинградскими поэтами, более изощрёнными в литературном ремесле. Так он появился у нас в «Нарвской заставе», о чём, мне кажется, не упоминают его биографы. Небольшого роста, худощавый, с большими залысинами на лбу, с улыбкой, в которой непостижимо сочеталась застенчивость и какая-то затаённая уверенность в себе - Рубцов тогда прочитал несколько стихотворений: что-то о море, что совершенно не запомнилось, но с тех самых пор я помню его стихи. «Я забыл, как лошадь запрягают...», «Стукнул по карману - не звенит». Принят в лито Николай Рубцов был сразу без всяких сомнений и оговорок. Н.И. Грудинина также оценила нового для неё поэта по достоинству.

Николай в общении был молчалив, но внимательно вслушивался в споры о поэзии, в разговоры о литературных новинках, словно впитывал в себя атмосферу питерской культуры. Формального, официального общения на занятиях нам всем было мало, да и не обо всём поговоришь, когда (случалось) в классе в уголочке присутствует некое начальственное лицо из руководства ДК. И после занятий мы отправлялись туда, где чувствовали себя свободнее. Помню, как Рубцов привёл несколько человек в кочегарку, где он одно время работал, и там мы пили вино и читали новые стихи, обсуждали какие-то смелые публикации. Иногда такие продолжения литературных занятий происходили в общежитии Кировского завода. Ближе всех Николай сошелся с членом лито Эдиком Шнейдерманом, в глаза бросался контраст интеллигентного Эдика и «простецкого» Рубцова.

Я помню, как в наших спорах и рассуждениях о каких-то формальных новшествах и находках Николай скептически, а иногда даже зло усмехался, говорил, что всё это фигня, что далеко от жизни и не спасает стихов, если они не пришли сами, через жизненные впечатления и опыт. «О чём писать? На то не наша воля!» - скажет он потом в одном из стихотворений – это его позиция, человека и поэта, уже тогда ясно проявившаяся.

Довольно скоро всё изменилось. Рубцов получил в вечерней школе аттестат, прошёл творческий конкурс в Литинститут и уехал в Москву. Н. Грудинина через какое-то время была уволена из-за скандала вокруг Иосифа Бродского, где заняла принципиальную позицию: «Мне он как поэт не нравится, но он имеет право быть!» В «Нарвскую заставу» пришёл новый руководитель Игорь Михайлов, замечательный педагог, умевший в каждом из нас найти крупицы таланта. Коллектив остался прежним, Рубцова мы вспоминали часто и, как никого другого, часто цитировали в разговорах: «Стукнул по карману - не звенит. Стукнул по другому - не слыхать».

Вспоминались и такие его строчки:

«Пьяное подобие матроса
Двигалось по ломаной кривой...»,
«Чья-то равнобедренная дочка
Двигалась, как радиус в кругу...»

Надо сказать и ещё об одном человеке, с которым Николай Рубцов довольно тесно общался. Был в нашем лито такой уникальный человек - Борис Тайгин. Это был собиратель и издатель поэзии. Сам он писал не плохие, но, пожалуй, очень вторичные стихи. Но зато - это был педант в деле собирания стихов и изготовления самиздатовских книжек. Через издательство «Бэ.Та» прошли многие питерские поэты.

Бывало, приходишь к Борису в гости и первый его вопрос: «Ты что-нибудь написал после нашей прошлой встречи? Есть экземпляр? Нет? Тогда садись и запиши». Рукопись часто сопровождалась по просьбе Бориса комментарием о месте и времени написания и т.п. Изданные им книжки стихов отличаются тщательностью, выверенностью каждой запятой. Много своих стихов собственноручно написал Тайгину и Николай Рубцов. Издал он и книгу стихов Рубцова, подготовленную им самим без всяких редакторов и цензоров. Тиражи были, конечно, крошечные, но подозреваю, в выходных данных таких книжек Тайгин, боясь неприятностей, указывал меньшее число экземпляров, чем их было напечатано. Впрочем, какие тиражи могли быть изданы на пишущих машинках? А ещё довелось мне послушать у Тайгина магнитофонную запись с Николаем Рубцовым, читающим свои стихи. Кажется, она была сделана уже после поступления Николая в Литинститут в один из его нечастых приездов в Ленинград.

Вот, наверно, и всё, что я могу сегодня вспомнить. Если кратко. Но о времени жизни Николая в нашем городе, об обстановке, окружении, в котором общались и развивались, можно было бы рассказать многое. Это было время стихов!

---

Материал был опубликован в сборнике "Горница" (2010 г.) и любезно предоставлен А.Б. Тищенко