ГЛАВА ВТОРАЯ
Черты художественного мира Н. Рубцова. Основные темы и мотивы его лирики

О своеобразии художественного мира Рубцова стали писать уже вскоре после его гибели. Так, Михаил Лобанов в статье "Стихия ветра" (1972) подчеркнул "обнаженность мирочувствования" поэта, передающего в "каком-то даже таинстве" своих стихов "не только не менее, а более реальный мир, чем внешний, зрительный, реальный, именно своей сокровенностью — поэтическим обогащением бытовых мелочей..." Приводя одно из его стихотворений, критик обобщает: "Замечательна цельность охваченного мира — от Большой Медведицы, сверкающей в черной бездне, блестящей звездным светом гололедицы, до чистых мыслей и чувств, вызываемых заснеженным садом". Сосредоточив внимание на "стихии ветра" в поэзии Рубцова, подчеркнув психологическую и духовную объемность образа в его творчестве, Лобанов наметил перспективу исследования его художественного мира.

На другую грань проблемы обратил внимание Валерий Дементьев в статье "Предвечернее Николая Рубцова" (Москва, 1973, № 3). Именно это качество, восходящее к блоковскому высказыванию об "освободительном" воздействии света, и было впоследствии осмыслено и раскрыто Вадимом Кожиновым на материале творчества Рубцова как "стихия света". В первой книге о поэте, написанной им уже в середине 70-х годов, читаем: "Валерий Дементьев по сути дела размышляет именно и только о стихии света, об его зыбких неуловимых переходах и скольжении, об его лучах, об его таинственном и двойственном воздействии. И это размышление охватывает очень существенную сторону поэтического мира Николая Рубцова".

Развивая свою мысль и иллюстрируя ее конкретными примерами, Кожинов приходит к интересным выводам: «Свет создает глубину поэтического мира. <...> Свет в поэзии Николая Рубцова — это душа мира и в то же время истинное содержание человеческой души, "святое" в ней. В стихии света мир и человеческая душа обретают единство, говорят на одном "языке"». Не менее важны и другие наблюдения и обобщения исследователя, связанные со "стихией ветра", о которой ранее писал М. Лобанов. Говоря об этих двух составляющих, которые входят "в основу, сердцевину рубцовской поэзии", Кожинов попутно замечает: "Известно древнее представление о четырех созидающих бытие стихиях, которые располагаются в такой последовательности: огонь, воздух, вода, земля. Свет — это одно из наиболее существенных проявлений огня, а ветер — воздуха. Вода, в особенности земля (как твердое вещество, в пределе — камень) играют в поэзии Рубцова значительно меньшую роль, чем огонь (свет) и воздух (ветер)".

Последнее суждение представляется не вполне основательным. Прежде всего потому, что вряд ли верно и справедливо применительно к поэзии Рубцова (да и не только его) ограничиваться в отношении "земли" только одним исходным смыслом (твердое вещество — камень). Думается, имея дело с поэтическим текстом, надо учитывать весь семантический спектр, смысловую многогранность этого слова, тогда перед нами предстанет широкий диапазон значений и смысловых оттенков — от почвы и местности до родного края и всей земли-планеты.

Стихи Рубцова дают немало примеров подобного рода: "На тревожной земле" ("Осенняя песня"), "Для всех тревожных жителей земли" ("Звезда полей"), "Огнем, враждой земля полна" ("Русский огонек"), "И немного пологой нелюдимой земли" ("На реке Сухоне"), "На землю молнии слетали" ("Во время грозы"), "На темной печальной земле" ("Прощальное"), "По всей земле" ("Привет, Россия..."), "На земле святой и древней" ("Я люблю судьбу свою"), "Из соседних явившись земель" ("Ферапонтово") и др.

Еще в большей степени это касается водной стихии, о которой Кожинов пишет: "Конечно, в поэзии Рубцова есть отдельные образы воды, но для поэта Вологодской земли (где более двухсот значительных рек и более шестисот озер) их неоправданно мало". Если говорить именно о водной стихии, то она не столь уж скудно представлена у Рубцова — от моря, в которое он был влюблен с юношеских лет (хотя и говорил в поздние годы, что он в долгу перед "стихией моря"), и до тихих и бурных рек, спокойных озер и прудов, бескрайних болот, летних ливней и гроз, осенних дождей, которых немало в его стихах. Вот примеры: "На палубу обрушивались волны" ("Первый поход"), "Играют волны в отблесках зари" ("Утро на море"), "У смутной воды" ("Видения на холме"), "осенний поток" ("Осенняя песня"), "весенние воды" ("Я буду скакать..."), "В тумане омутной воды" ("Над вечным покоем"), "болотная пленка воды" ("Ночь на перевозе"), "шум полыньи" ("Зимняя песня"), "И ломится вода через порога..." ("Седьмые сутки дождь не умолкает..."), "много серой воды" ("На реке Сухоне"), "смутные воды" ("В святой обители природы" ("Захлебнулось поле и болото / Дождевой водою..." ("Острова свои обогреваем"), "Глубокая вода" ("Ночь на родине"), "Ледяные полынные воды" ("У размытой дороги"), "Влагой рассеянной / Озеро веет, / Полное чистой воды" ("После грозы").

Итак, в разговоре об определяющих чертах поэтического мира у Рубцова не на последнем месте стоят такие первоосновы бытия, как земная твердь и водная стихия, конечно же, стихии света и ветра и всепроникающая стихия музыки, а также еще одна немаловажная для него "стихия странствий", или, как ее назвал он сам в одном из стихотворений, "одинокая странствий звезда". Все это и формирует художественное пространство и время в мире поэта, обусловливает целостность его восприятия и образного воплощения вновь создаваемой им художественной реальности.

О серьезности названной проблематики и внимании к ней критиков и литературоведов свидетельствует и тот факт, что в подзаголовке большой работы о творчестве поэта — монографии Василия Оботурова "Искреннее слово" (1987) — значилось: "Страницы жизни и поэтический мир Николая Рубцова". Впрочем, представление автора об интересующем его предмете поначалу носит несколько расплывчатый и импрессионистический характер. Такова уже первая фраза книги: "Мир поэзии Николая Рубцова просторен и светел, холодноват и чуть призрачен...".

По ходу повествования перед нами развертывается жизненный и творческий путь поэта, и мы видим, как складывается "собственный поэтический мир Николая Рубцова в его органичной многомерности и полнозвучии", ощущаем, насколько он "удивительно гармоничен". Автор четко обозначает исходные моменты и основные составляющие поэтической системы Рубцова: чувство родины, восприятие природы, ощущение истории — все то, что в итоге определяет "самобытность поэтического мира", "целостный образ мира в живом единстве человека и природы, прошлого и настоящего...".

При обращении к весьма непростому жизненному и творческому пути Рубцова, особенно в зрелый период, хорошо видно, как последовательно раскрывается, углубляясь и поворачиваясь разными гранями, целостный и динамичный художественный мир его поэзии. Его цельность проявляется в живом взаимодействии, слиянии обыденного и возвышенно-романтического, земного и небесного, житейской реальности и тайны, мифа, легенды.

В основании этого целостного мира, как писал сам поэт и отмечали исследователи, находятся тема и образ родины и дороги (скитаний), обусловленный этим мотив движения в пространстве и времени — от "малой родины" (изба и деревушка, поле и лес, холмы и долины...) до мирозданья, безграничной и вечной вселенной.

И еще необходимо подчеркнуть нераздельную связь, укорененность рубцовского дарования в сегодняшнем дне, в социальной и духовной жизни, в истории народа, в природе родного края — именно здесь истоки, живые родники, питающие его творчество, формирующие самые главные, существенные черты художественного мира, обусловливающие его целостность и органичность.

"Видения на холме"

В 1962 году в предисловии к рукописи сборника "Волны и скалы" Рубцов так определял содержание и характер своего лирического творчества: "Особенно люблю темы родины и скитаний, жизни и смерти, любви и удали. Думаю, что стихи сильны и долговечны тогда, когда они идут через личное, через частное, но при этом нужна масштабность и жизненная характерность настроений, переживаний, размышлений...".

Именно тогда, в начале 60-х годов, Рубцов пишет ряд стихотворений, где центральный, заглавный для него образ России предстает масштабным, многогранным, глубоко прочувствованным, лирически проникновенным. Ощущение высоты и простора, исторических далей пронизывает "Видения на холме" (1962), первоначальный вариант которого, называвшийся "Видения в долине" (1960), был существенно переработан автором, освобожден от излишней описательности, более четко выстроен композиционно и стилистически. Всепроникающее чувство любви к родине у поэта уходит корнями в глубь веков:

Россия, Русь — куда я ни взгляну...
За все твои страдания и битвы —
Люблю твою, Россия, старину,
Твои огни, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя...
Россия, Русь! Храни себя, храни!

Прямое и непосредственное обращение к родине, открытое выражение самого заветного чувства к ней (трижды повторенное в анафорах-единоначатиях слово-признание "Люблю..."), наконец, звучащая как призыв-заклинание ключевая строка "Россия, Русь! Храни себя, храни!" — все это делает стихи своего рода эмблемой поэтического творчества Рубцова. И не случайно ставшие крылатыми эти слова запечатлены на надгробном камне могилы поэта в Вологде.

Если вернуться к началу этого стихотворения, то можно по достоинству оценить органичность его построения, внутреннюю динамику и драматизм, своеобразие композиции и художественной структуры — вплоть до звуковой организации стиха. В этих "видениях" поэта смело соотносятся сегодняшний день и прошлое, современность и история, миг и вечность, расширяется художественное пространство и время:

Взбегу на холм
                      и упаду
                                 в траву.
И древностью повеет вдруг из дола.
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звездных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг
В крови и жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя!..

Е. Иванова проследила эволюцию текста этого стихотворения по материалам Государственного архива Вологодской области. Исследовательница отмечает, что «в окончательном варианте Н. Рубцов убирает многие конкретные исторические реалии ("засвищут стрелы будто наяву", "блеснет в глаза кривым ножом монгола")» и др. Одновременно он снимает и некоторые отвлеченно-риторические вопросы и восклицания, относящиеся к современности ("Но кто там снова / звезды / заслонил? / Кто умертвил цветы твои и тропы?").

В итоге работы над текстом стихотворения, стремясь наиболее выразительно передать сложную диалектику исторического процесса, соотнести давнее и недавнее прошлое с сегодняшним днем, Рубцов находит свое художественное решение, используя словесные повторы, варьирующие смысловые и эмоциональные оттенки основного образного лейтмотива. Известное обращение-заклинание, адресованное России, получает развитие в словах все усиливающегося предостережения о грозящей ей опасности:

Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
  России...
Кресты, кресты...

Рассматривая этот отрывок, в частности, и с точки зрения усиления в нем аллитерации "р", Е. Иванова отмечает, что здесь поэт с помощью сложнейшего повтора «актуализирует "крест" как один из центральных символов православия, означающий веру, терпение и воскрешение. Это также и могильный крест, акцентирующий внимание на жертвах и разорении православной родины». Думается, смысловая многогранность, семантические оттенки этого слова-лейтмотива помимо того, о чем говорит исследовательница, включают для Рубцова и недавнюю память о гитлеровском нашествии со свастикой на флагах и броне.

После все возрастающей напряженности, драматизма, динамики и экспрессии центральной части "Видений на холме" финал стихотворения возвращает нас к его исходному пункту и реальности, к умиротворению, ощущению цельности и гармонии мира.

Кресты, кресты...

Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они - и где-то у осин
Подхватит это медленное ржанье,
И надо мной —
бессмертных звёзд Руси,
Высоких звезд покойное мерцанье...

"Картины грозного раздора", темные видения прошлого, возникшие как бы наяву и затмившие на миг "Пустынный свет на звездных берегах...", уступают место побеждающим мотивам света, торжествующей стихии вечного и бескрайнего звездного сияния, озаряющего родную землю и дающего успокоение душе: "И надо мной — / бессмертных звезд Руси, / Спокойных звезд безбрежное мерцанье..."

В своей книге о лирике поэта В. Бараков пишет: «Родина для Н. Рубцова — это идеал святости, т.е. идеал неизменный, нравственный и эстетический. И выражен он не в понятии только "малой родины", о котором было принято говорить до недавнего времени, а России как символа общенационального единения. Вся остальная символика его поэзии "работает" на этот центральный образ, ставший по сути собирательным. <...>

Теснейшим образом с символами Родины соединена символика растений, неба и небесных светил, животного мира, стихии света и цвета, пространства земли и воды, примет быта».

И если тема и образ родины составляют как бы сердцевину поэтического мира Рубцова, то национальное и конкретно-историческое в нем всегда неотделимо от вечного и общечеловеческого. В письме к одному из начинающих авторов, относящемуся к началу 1964 года, Рубцов так развивал свои, уже отчетливо сформировавшиеся взгляды и убеждения о содержании и законах поэтического творчества: "Когда я говорю Вам, что тема Вашего стихотворения старая и общая, это еще не значит, что я вообще против старых тем. Темы любви, смерти, радости, страдания — тоже темы старые и очень старые, но я абсолютно за них и более всего за них!

Потому я полностью за них, что это темы не просто старые (вернее, ранние), а это темы вечные, неумирающие. Все темы души — это вечные темы, и они никогда не стареют, они вечно свежи и общеинтересны". И еще: "Поэзия идет от сердца, от души, только от них, а не от ума (умных людей много, а вот поэтов очень мало!). Душа, сердце — вот что должно выбирать темы для стихов, а не голова".

Основные темы и мотивы лирики Рубцова — это родина-Русь, ее природа и люди, исторические судьбы народа, духовный мир человека, его нравственные ценности, красота и любовь, жизнь и смерть, радости и страдания. Не менее важное место в его художественной системе занимают проблемы назначения искусства, миссии поэта и поэзии. Поэт в эстетике и собственном творчестве Рубцова всегда раскрывает судьбы и души людей, их помыслы и деяния, всю жизнь человеческую на фоне быта и бытия, пропуская их через сердце, оставаясь наедине со своей совестью и мирозданьем.

стр.3