Знаем мы об этом стихотворении весьма немного, хотя почитателям поэзии Н. М. Рубцова оно очень нравится своей экспрессией, каким–то особым отношением к ремеслу поэта. Собственно, некоторые литературоведы считают, что поэт едва–ли не начался с этого стихотворения. С этой точкой зрения был согласен и поэт Глеб Горбовский, может быть он и является её автором «…Однажды он пришел ко мне на Пушкинскую и сказал, что посвятил мне одно стихотворение. Что ж, было даже приятно. Значит, Коля и во мне что-то нашел. Ну читай, говорю, ежели посвятил. И Коля прочел: «Трущобный двор, фигура на углу...» Стихотворение тогда называлось «Поэт» и содержало гораздо больше строф, нежели в нынешней, посмертной редакции. И заканчивалось оно как будто бы по-другому. Однако не это главное. Главное, что стихи взволновали, даже потрясли своей неожиданной мощью, рельефностью образов, драматизмом правды... И Коля для меня перестал быть просто Колей. В моем мире возник поэт Николай Рубцов. Это был праздник…» [1].

В примечаниях к трёхтомнику стихов Н. М. Рубцова под редакцией В. Д. Зинченко указывается:

«Стихотворение в разных версиях печаталось в самиздатовском сборнике стихов «Волны и скалы», 1962; в сборнике «Зеленые цветы», 1971; журнале «Москва», 1971, № 7.

В сборнике «Волны и скалы» опубликовано с названием «Поэт» и посвящением ленинградскому поэту Глебу Горбовскому, в сборнике стоит дата: «Ленинград, 9 июля 1962 года». Обсуждалось на семинаре в Литинституте и хранилось в личном деле поэта с названием «Поэт» (поэма). В сборнике «Зеленые цветы» опубликовано с названием в «В гостях», с разночтениями: в первой строфе — «В безлюдный двор ворвался ветер резкий», в седьмой строфе — «Что страшный бред, похожий на медведя», в восьмой строфе — «Торчит в окне безрадостный рассвет», и два четверостишья в восьмой строфе переставлены местами — возможно, ошибочно.

С названием «В гостях» указано в справке из библиографического отдела издательства «Советский писатель» от 5 апреля 1965 года».

Итак, приведём различные варианты, как видно, важного для Николая Рубцова стихотворения, поскольку тема притягивала его, заставляла работать над смыслом, доводя его до печатного вида, когда ни один придирчивый редактор не смог бы отклонить стихотворение. Но, тем не менее печатная судьба его при жизни поэта более чем скромная. Однако, посмертная слава стихотворения «В гостях» («Поэт») велика и неоспорима.

Вариант из сборника «Волны и скалы», с посвящением Горбовскому и точной разбивкой на строфы 1962 года.

ПОЭТ

                            ..Глебу Горбовскому

 

Трущобный двор.
                         Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И ходит холод ветреный и резкий.
И стены погружаются во мглу.
Гранитным громом
                           грянуло с небес!
Весь небосвод в сверкании и в блеске!
И видел я, как вздрогнул Достоевский,
как тяжело ссутулился, исчез.
Не может быть,
                      что это был не он!
Как без него представить эти тени,
и странный свет,
                        и грязные ступени,
и гром, и стены с четырёх сторон?!

 

Я продолжаю верить в этот бред,
когда в своё притонное жилище
по коридору,
                  в страшной темнотище,
отдав поклон,
                    ведёт меня поэт...
Он, как матрос, которого томит
глухая жизнь в задворках и в угаре.
— Какие времена на свете, Гарри!..
— О! Времена неласковые, Смит...

В моей судьбе творились чудеса!
Но я клянусь
                  любою клятвой мира,
что и твоя освистанная лира
ещё свои поднимет паруса!

Ещё мужчины будущих времён,
(да будет воля их неустрашима!) —
разгонят мрак бездарного режима
для всех живых и подлинных имён!

...Ура, опять ребята ворвались!
Они ещё не сеют и не пашут.
Они кричат,
они руками машут!..
Они как будто только родились!
Они — сыны запутанных дорог...
И вот,
        стихи, написанные матом,
ласкают слух отчаянным ребятам,
хотя, конечно, всё это — порок!..

Поэт, как волк, напьётся натощак,
и неподвижно,
                     словно на портрете,
всё тяжелей сидит на табурете.
И все молчат, не двигаясь никак...
Он говорит,
                что мы — одних кровей,
и на меня указывает пальцем!
А мне неловко выглядеть страдальцем,
и я смеюсь,
                 чтоб выглядеть живей!

 

Но всё равно опутан я всерьёз
какой-то общей нервною системой:
случайный крик, раздавшись над богемой
доводит всех
                   до крика и до слез!
И всё торчит:
в дверях торчит сосед!
Торчат за ним
                     разбуженные тётки!
Торчат слова!
Торчит бутылка водки!
Торчит в окне таинственный рассвет.

Опять стекло оконное в дожде.
Опять удушьем тянет и ознобом...
...Когда толпа
                    потянется за гробом,
ведь кто-то скажет: "Он сгорел... в труде.'

Ленинград,
1-9 июля 1962

Вариант стихотворения «В гостях» из сборника «Зелёные цветы» (выделены слова, которые иногда меняются на другие в последующих изданиях). Знаки препинания и строфы как в сборнике «Зелёные цветы». Совершенно точно, что строфы переставлены из–за ошибки редактора (они подчёркнуты). В рукописи стихотворения для сборника «Звезда полей» и во всех последующих изданиях сборников Рубцова, начиная с «Подорожников» 1976 года, строфы в правильном сочетании и стихотворение печатается под названием «В гостях» (исключения, например, в сборнике «Избранная лирика» 1974 года и в сборнике «Посвящение другу» Л. 1984 года, выбран вариант с расположением строф как в сборнике «Зелёные цветы»).

В ГОСТЯХ

Трущобный двор. Фигура на углу.

Мерещится, что это Достоевский,

И желтый свет в окне без занавески

Горит, но не рассеивает мглу.

Гранитным громом грянуло с небес!

В безлюдный двор ворвался ветер резкий,

И видел я, как вздрогнул Достоевский,

Как тяжело ссутулился, исчез...

 

Не может быть, чтоб это был не он!

Как без него представить эти тени,

И желтый свет, и грязные ступени,

И гром, и стены с четырех сторон!

 

Я продолжаю верить в этот бред,

Когда в свое притонное жилище

По коридору в страшной темнотище,

Отдав поклон, ведет меня поэт...

 

Куда меня, беднягу, занесло!

Таких картин вы сроду не видали,

Такие сны над вами не витали,

И да минует вас такое зло!

 

...Поэт, как волк, напьется натощак.

И неподвижно, словно на портрете,

Все тяжелей сидит на табурете

И все молчит, не двигаясь никак.

И перед ним, кому-то подражая

И суетясь, как все, по городам,

Сидит и курит женщина чужая...

— Ах, почему вы курите, мадам! —

 

Он говорит, что все уходит прочь,

Что всякий путь оплакивает ветер,

Что странный бред, похожий на медведя,

Его опять преследовал всю ночь.

Он говорит, что мы одних кровей,

И на меня указывает пальцем,

А мне неловко выглядеть страдальцем,

И я смеюсь, чтоб выглядеть живей...

 

Но все они опутаны всерьез

Какой-то общей нервною системой -

Случайный крик, раздавшись над богемой,

Доводит всех до крика и до слез!

И думал я: какой же ты поэт,

Когда среди бессмысленного пира

Слышна все реже гаснущая лира,

И странный шум ей слышится в ответ?

И все торчит.

В дверях торчит сосед!

Торчат за ним разбуженные тетки!

Торчат слова!

Торчит бутылка водки!

Торчит в окне безрадостный рассвет!

Опять стекло оконное в дожде,

Опять туманом тянет и ознобом...

Когда толпа потянется за гробом,

Ведь кто-то скажет: «Он сгорел... в труде».

Поэма «Поэт» времён первого курса Литературного института. Разбиралась в семинаре Н. Н. Сидоренко. Видимо, после этого Николай Рубцов снял некоторые строфы при попытках в дальнейшем совершенствовать и опубликовать стихотворение, кстати, получившее название «В гостях» (главка № 2 в поэме). Таким образом и поэма, и стихотворение «Поэт» оказались забытыми, архивными, вариативными произведениями. Но, они содержат ряд строф очень важных для творчества поэта, не принятых редакторами по идеологическим причинам того времени, не печатных, как это понимал сам Николай Рубцов.

ПОЭТ

(Поэма)

  

1

 

Трущобный двор.

                        Фигура на углу. 

Мерещится, что это Достоевский. 

И поздний свет в окне без занавески 

Горит, но не рассеивает мглу. 

Гранитным громом грянуло с небес! 

Весь небосвод в сверкании и в блеске! 

И видел я, как вздрогнул Достоевский, 

Как тяжело ссутулился, исчез... 

Не может быть,

                    что это был не он! 

Как без него представить эти тени, 

И странный свет, и грязные ступени, 

И гром, и стены с четырех сторон! 

Я продолжаю

                    верить в этот бред, 

Когда в свое притонное жилище 

По коридору, в страшной темнотище, 

Отдав поклон,

                    ведет меня поэт...

  

2

  

Он, как матрос, которого томит 

Глухая жизнь в трущобах и в угаре.

— Какие времена на свете, Гарри?

— О! Времена неласковые, Смит!

В моей судьбе творились чудеса! 

Но я клянусь

                    любою клятвой мира, 

Что и твоя освистанная лира 

Еще свои поднимет паруса! 

Еще мужчины будущих времен — 

Да будет воля их неустрашима! — 

Разгонят мрак бездарного режима 

Для всех живых и подлинных имен!

 

3

 

...Ура, опять ребята ворвались!

Они еще не сеют и не пашут,

Они кричат,

Они руками машут, —

Они как будто только родились!

Они — сыны запутанных дорог...

И вот стихи, написанные матом,

Ласкают слух отчаянным ребятам!

 

Хотя, конечно, все это — порок...

 

Поэт, как волк, напьется натощак, 

И неподвижно, точно на портрете, 

Все тяжелей сидит на табурете... 

И все молчит, не двигаясь никак...

 

Он говорит, что мы одних кровей. 

И на меня указывает пальцем. 

А мне неловко выглядеть страдальцем, 

И я смеюсь, чтоб выглядеть живей!

 

Но все равно

                   опутан я всерьез 

Какой-то общей нервною системой:

Случайный крик, раздавшись над богемой, 

Доводит всех до крика и до слез!

 

И все торчит!

В дверях торчит сосед!

Торчат за ним разбуженные тетки!

Торчат слова!

Торчит бутылка водки! 

Торчит в окне таинственный рассвет... 

Опять стекло оконное в дожде, 

Опять удушьем тянет и ознобом...

 

...Когда толпа потянется за гробом, 

Ведь кто-то скажет: «Он сгорел... в труде».

Вариант стихотворения, подаренный Рубцовым Анатолию Чечётину в 1964 году, когда поэт представил рукопись сборника «Звезда полей» в издательство «Советский писатель», не вошедший в лучший стихотворный сборник Н. М. Рубцова.

В ГОСТЯХ

Куда меня,

                беднягу,

                            занесло? 

Таких картин вы сроду не видали! 

Такие сны над вами не витали! 

И да минует вас такое зло!

 

Поэт, как волк, напьется натощак, 

И неподвижно, словно на портрете, 

Все тяжелей сидит на табурете... 

И всё молчит, не двигаясь никак...

 

А перед ним,

                  кому-то подражая 

И суетясь, — всего не передам! — 

Сидит и курит женщина чужая... 

Ах, почему вы курите, мадам!

 

Он говорит, что все уходит прочь, 

И каждый путь оплакивает ветер, 

Что странный бред, похожий на медведя, 

Его опять преследовал всю ночь.

 

Он говорит, что мы одних кровей. 

И на меня указывает пальцем. 

А мне нелепо выглядеть страдальцем, 

И я смеюсь, чтоб выглядеть живей!

 

И думал я: какой же ты поэт, 

Когда среди бессмысленного пира 

Слышна все реже гаснущая лира, 

И странный шум ей слышится в ответ?!

 

Но все они опутаны всерьез 

Какой-то общей нервною системой:

Случайный крик, раздавшись над богемой, 

Доводит всех до крика и до слез!

 

И все торчит.

В дверях торчит сосед!

Торчат за ним разбуженные тетки!

Торчат слова!

Торчит бутылка водки!

Торчит в окне бессмысленный рассвет.

Опять стекло оконное в дожде.

Опять туманом тянет и ознобом...

 

Когда толпа потянется за гробом, 

Ведь кто-то скажет: «Он сгорел... в труде».

Перед вами были четыре версии стихотворения «В гостях», написанные (доработанные, переработанные) поэтом Николаем Рубцовым в разные периоды жизни и творчества. Это говорит о том, что он пытался довести его до творческого согласия с собой, но книжных или газетных (журнальных) публикаций после сборника «Волны и скалы» при жизни больше не было. Кстати, пятый, а вернее минус первый, вариант стихотворения «Поэт» можно будет прочитать в машинописи, о которой дальше пойдёт речь. Стихотворение, должен признаться, ещё не раскрыло всех своих тайн написания и публикации…

Итак, интересные подробности, связанные со стихотворением «В гостях», которое, иногда, в современных сборниках стихов поэта печатается и с названием «Поэт», смотря какой вариант берётся для печати, представил Борис Тайгин в письме Вячеславу Белкову. Они касаются того, когда написан первый вариант стихотворения, вошедший в сборник «Волны и скалы». Перед вами конверт письма Бориса Тайгина и сам машинописный текст стихотворения на двух страницах. Хотя приписка Тайгина чернилами также хорошо читается, продублируем её: «Текст печатается с подлинной беловой рукописи автора, с полным сохранением точного авторского текста, знаков препинания, и даты написания стиха (Отсюда ясно, что автор работал над стихом 9 дней. Однако, при печатании текста в сборник «Волны и скалы» - единица и тире были автором вычеркнуты. БТ» (Архив автора статьи). Но, будем справедливы и точны, в отношении памяти Н. М. Рубцова, ведь судя по автографу поэта 1962 года, он вычеркнул числа 1 – 9, видимо посчитав их не совсем корректными для этого стихотворения.

В настоящее время это свидетельство Тайгина тоже дорогого стоит, являясь подлинным фактом тех далёких дней начала творческого взлёта Николая Рубцова, в которых не всё ясно, но всё важно. В нашем, тоже уже раритетном экземпляре сборника (переиздание «Волны и скалы» тираж 200 экземпляров, подписанный экземпляр 135) стихотворение приведено с концовкой «Ленинград 1 - 9 июля 1962 года» без приведения каких–либо объяснений почему подправлена дата его написания в сравнении с одним из шести подлинных сборников «Волны и скалы» в основном напечатанных на пишущей машинке в июле 1962 года. И начинает мучить вопрос, с какой же точной датой напечатано стихотворение «Поэт» с посвящением «Глебу Горбовскому» в шести сборниках 1962 года, если, судя по автографу поэта, он зачеркнул число написания стихотворения, оставив только месяц и год. Как–то в одной из своих работ, посвящённых этому самиздатовскому сборнику писал о некоторых странностях с датами, стоящими под стихами. Видимо, эта дата – загадка тоже из их числа… Правда решить её просто, нужно просто заглянуть в один из подлинных экземпляров сборника «Волны и скалы» 1962 года. Кстати, совсем недавно, один из них, с автографом Бориса Тайгина, был продан за кругленькую сумму на одном из московских аукционов…

Далее перед вами, дорогие читатели, классическая версия стихотворения «В гостях», которая печатается так после первой публикации в сборнике «Подорожники» почти повсеместно.

В ГОСТЯХ

Трущобный двор. Фигура на углу. 

Мерещится, что это Достоевский, 

И желтый свет в окне без занавески 

Горит, но не рассеивает мглу. 

Гранитным громом грянуло с небес! 

В трущобный двор ворвался ветер резкий, 

И видел я, как вздрогнул Достоевский, 

Как тяжело ссутулился, исчез...

 

Не может быть, чтоб это был не он? 

Как без него представить эти тени, 

И желтый свет, и грязные ступени, 

И гром, и стены с четырех сторон!

 

Я продолжаю верить в этот бред, 

Когда в свое притонное жилище 

По коридору в страшной темнотище, 

Отдав поклон, ведет меня поэт...

 

Куда меня, беднягу, занесло! 

Таких картин вы сроду не видали, 

Такие сны над вами не витали, 

И да минует вас такое зло!

  

...Поэт, как волк, напьется натощак. 

И неподвижно, словно на портрете, 

Все тяжелей сидит на табурете 

И все молчит, не двигаясь никак.

 

А перед ним, кому-то подражая 

И суетясь, как все, по городам, 

Сидит и курит женщина чужая... 

— Ах, почему вы курите, мадам! —

 

Он говорит, что все уходит прочь,

И всякий путь оплакивает ветер,

Что странный бред, похожий на медведя,

Его опять преследовал всю ночь.

Он говорит, что мы одних кровей,

И на меня указывает пальцем,

А мне неловко выглядеть страдальцем,

И я смеюсь, чтоб выглядеть живей.

И думал я: «Какой же ты поэт,

Когда среди бессмысленного пира

Слышна все реже гаснущая лира,

И странный шум ей слышится в ответ?..»

Но все они опутаны всерьез

Какой-то общей нервною системой:

Случайный крик, раздавшись над богемой,

Доводит всех до крика и до слез!

И все торчит.

В дверях торчит сосед,

Торчат за ним разбуженные тетки,

Торчат слова,

Торчит бутылка водки,

Торчит в окне бессмысленный рассвет!

Опять стекло оконное в дожде,

Опять туманом тянет и ознобом...

 

Когда толпа потянется за гробом, 

Ведь кто-то скажет: «Он сгорел... в труде».

Мы не разбираем сам текст стихотворения, отчётливо понимая, что это самое ленинградское стихотворение Н. М. Рубцова с упоминанием Ф. М. Достоевского, созданное в каких – то питерских, блоковских традициях русской поэзии 20 века. Возможно, именно эту особенность почувствовал Глеб Горбовский, высоко оценив его и дальнейший творческий потенциал Николая Рубцова. Мы считаем это местами провидческое, местами мистическое, местами режущее правду – матку жизни (даже не современной поэту, а просто жизни людей как способа их пребывания в этом мире) великим стихотворением о творчестве. Это стихотворение о творце в минуты исканий и тревог. Куда только не заносило богему мысленно в такое время - в прошлое и в пошлое, в великое и в безликое. Вот об этом, может быть, стихотворение «В гостях» («Поэт»). Вот почему даже название его в процессе совершенствования текста меняется с «Поэт» на «В гостях». В гостях у реальности – это более общее, философское осмысление действительности в устах поэта, раздираемого противоречиями жизни и стремящегося как – то примириться с ней, сосуществовать с окружающим миром. Да, это странное и великое стихотворение Николая Рубцова, много раз переделываемое, но так и не ставшее печатным при его жизни, несколько раз предлагаемое поэтом в сборники, но напечатанное странным образом только в двух – в «Волнах и скалах» сборнике самиздатовском (тираж 6 экземпляров, т. е фактически как бы сказали сейчас на правах рукописи) и в сборнике «Зелёные цветы» вышедшем через несколько месяцев после его трагической гибели. Такой вот печальный хронометраж.

Может быть наибольший интерес вызовут строфы ранних версий, когда стихотворение называлось «Поэт».

Но я клянусь
                  любою клятвой мира,
что и твоя освистанная лира
ещё свои поднимет паруса!

Ещё мужчины будущих времён,
(да будет воля их неустрашима!) —
разгонят мрак бездарного режима
для всех живых и подлинных имён!

Они воспринимаются как некие диссидентские, противоправительственные. Но так ли это? Была ли рубцовская лира политизирована хоть в малейшей степени. Кому–то хочется так считать… Но, это тоже боль за Россию, а не политика, которой поэт был чужд. Вообще–то и сам Рубцов старался отодвинуть эти строчки от политики использовав их в каких–то немного чуждых стихотворению строфах о моряках, вообще не нашего времени и государства. Вот вариант из стихотворения «Поэт» 1962 года.

Я продолжаю верить в этот бред,
когда в своё притонное жилище
по коридору,
                  в страшной темнотище,
отдав поклон,
                    ведёт меня поэт...
Он, как матрос, которого томит
глухая жизнь в задворках и в угаре.
— Какие времена на свете, Гарри!..
— О! Времена неласковые, Смит...

В моей судьбе творились чудеса!
Но я клянусь
                  любою клятвой мира,
что и твоя освистанная лира
ещё свои поднимет паруса!

Ещё мужчины будущих времён,
(да будет воля их неустрашима!) —
разгонят мрак бездарного режима
для всех живых и подлинных имён!

Однако Рубцов читает стихотворение «Поэт» в сохранившейся магнитофонной записи именно с этими строчками и с этим фактом тоже надо считаться не только исследователям, но и публикаторам стихов. По сути, мы имеем особый вариант стихотворения, имеющий право на самостоятельное существование в русской поэзии, но крайне редко, к сожалению, публикуемый и неизвестный читающей общественности, а не только раннюю версию стихотворения. Это снова о вариативности (поливариантности) лирики поэта как особенности его творческого стиля, о которой мы не устаём говорить [2]. Смеем предположить, что первые замечания по поводу непечатности стихотворения или поэмы «Поэт» Рубцов получил ещё при разборе его на творческом семинаре Н. Н. Сидоренко в Литинституте и далее при попытке предложить переработанное стихотворение уже под названием «В гостях» в сборник «Звезда полей» в 1964 году. Видно, что Николай Рубцов выбрасывает целые строфы с целью сделать стихотворение приемлемым для публикации.

Но, какого же рода могли быть возражения против этого? Замечания могли быть в духе того, что стихотворение не соответствует образу жизни советского поэта, слишком мрачное (и это даже без упоминания приведённых выше строф про мужчин будущих времён), с пьяным угаром, антиобщественным поведением, словами, унижающими советскую женщину. А пособирать было чего и из чего, ещё забылось, что при чтении стихов самим Рубцовым на магнитофонной плёнке он произносит великие и крамольные строки, ну правда, они становятся таковыми, если вырвать их из исторического контекста и общего построения самого стихотворения «…Ещё мужчины будущих времён разгонят мрак бездарного режима…». Надо отметить, что в ГАВО (Государственный архив Вологодской области) сохранилась рукопись на шести листах этого стихотворения (Ф. 51, оп. 1, ед. хр. 41). А вот лист рукописи из РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства) с резолюцией «Снять» главного редактора издательства «Советский писатель» Б. И. Соловьёва при попытке Н. М. Рубцова предложить стихотворение «В гостях» в сборник «Звезда полей» в 1964 году.

Исходя из всего вышенаписанного следует, что поэт Рубцов даже не рискнул предложить стихотворение в сборники «Душа хранит» («Северо–Западное книжное издательство») и «Сосен шум» (издательство «Советский писатель») с редакторами которых у него были множественные несогласия. А вот в сборнике «Зелёные цветы» договор с которым подписан в 1968 году с издательством «Советская Россия», стихотворение «В гостях» присутствовало в оглавлении первоначальной рукописи и было опубликовано в книге стихов. Жаль, только, сам поэт этот сборник при жизни уже не увидел.

Далее хочется перейти к тому, какие современные литературоведы и писатели оставили мысли и высказывания об этом стихотворении Н. М. Рубцова.

Константин Кузьминский «У голубой лагуны»

Наверное, не во всём можно согласиться с Константином Кузьминским, который, иногда, не точен и излишне категоричен. Приведём его отрывок воспоминаний из Антологии новейшей русской поэзии «У Голубой лагуны» Oriental Research Partners. Newtonville, 1986.

В ГОСТЯХ

                              Глебу Горбовскому

 

Трущобный двор. Фигура на углу.

Мерещится, что это Достоевский.

И желтый свет в окне без занавески

Горит, но не рассеивает мглу.

Гранитным громом грянуло с небес!

В трущобный двор ворвался ветер резкий,

И видел я, как вздрогнул Достоевский,

Как тяжело ссутулился, исчез...

Не может быть, чтоб это был не он!

Как без него представить эти тени,

И желтый свет, и грязные ступени,

И гром, и стены с четырех сторон!

Я продолжаю верить в этот бред,

Когда в свое притонное жилище

По коридору в страшной темнотище,

Отдав поклон, ведет меня поэт...

Куда меня, беднягу, занесло!

Таких картин вы сроду не видали,

Такие сны над вами не витали,

И да минует вас такое зло!

...Поэт, как волк, напьется натощак.

И неподвижно, словно на портрете,

Все тяжелей сидит на табурете,

И все молчит, не двигаясь никак.

А перед ним, кому-то подражая

И суетясь, как все по городам,

Сидит и курит женщина чужая...

- Ах, почему вы курите, мадам!

Он говорит, что все уходит прочь

И всякий путь оплакивает ветер,

Что странный бред, похожий на медведя,

Его опять преследовал всю ночь.

Он говорит, что мы одних кровей,

И на меня указывает пальцем,

А мне неловко выглядеть страдальцем,

И я смеюсь, чтоб выглядеть живей.

И думал я: "Какой же ты поэт,

Когда среди бессмысленного пира

Слышна все реже гаснущая лира,

И странный шум ей слышится в ответ?"...

Но все они опутаны всерьез

Какой-то общей нервною системой:

Случайный крик, раздавшись над богемой,

Доводит всех до крика и до слез!

И все торчит.

В дверях торчит сосед,

Торчат за ним разбуженные тетки,

Торчат слова,

Торчит бутылка водки,

Торчит в окне бессмысленный рассвет!

Опять стекло оконное в дожде,

Опять туманом тянет и ознобом...

Когда толпа потянется за гробом,

Ведь кто-то скажет: "Он сгорел... в труде".

 

1962

В официальных публикациях посвящение не приводится. Кроме того, в сборнике "Волны и скалы" перед строфой "Но все они опутаны всерьез" имелась строфа:

Ура! Опять ребята ворвались!

Они еще не сеют и не пашут,

Они кричат, они руками машут,

Они как будто только родились.

В сборнике "Подорожники" строфа эта, видоизмененная, идет второй в тексте "О чем шумят / Друзья мои, поэты..." Остальной текст - совершенно маразматический, каких у Коли, почти что, и нет. Помимо "Левого марша" и Есенина, там кончается:

И, славя взлет

Космической ракеты,

Готовясь в ней летать за небеса,

Пусть не шумят,

А пусть поют поэты

Во все свои земные голоса!

Бррр!

В сборнике "Тишина" Горбовского (который у меня куда-то провалился) имелась поэма Глеба (заключающая) о комнате у вокзала, которая полностью сравнима с Колиным описанием выше. Знаменитая квартира №6. Интересно и другое: "осуждение" Рубцовым "богемности" Глеба. Коля был, где-то, умиротвореннее Глеба. И даже вступал с ним в поэтический спор. Сравнить его строчку в "Вечерних стихах":

Я не боюсь осенних помрачений!

с Глебом:

Боюсь осенних помрачений

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Боюсь, как всякий злой, вечерний

И одинокий человек!

Глеб - горожанин. От Достоевского. Коля - пейзанин. От Есенина. И спорили...»

Приведены все воспоминания Кузьминского по поводу этого конкретного стихотворения. Это только субъективные слова о прошлом, с характерными для них эмоциями человека, который почему–то решил, что прав только он, как свидетель, а миллионы почитателей поэзии Рубцова и Горбовского в заблуждении… Но, оставим это на совести автора, а разберёмся с некоторыми деталями по–существу. Со строфами в стихотворении «Поэт», как уже указывалось и правда не всё в порядке, но виноват ли поэт, сам убиравший и переставлявший их или редакторы – это ещё вопрос. Да, было заимствование видоизменённой, а по сути, двух строчек строфы из стихотворения «Поэт» в стихотворении «О чём шумят друзья мои, поэты». Но, никакого негатива стихотворение не вызывает… Не совсем корректно приводить одну строчку Рубцова из «Вечерних стихов» и почти четверостишие Горбовского как сравнение. Вот строфа Николая Рубцова из стихотворения «Вечерние стихи» и двухстрофное стихотворение Глеба Горбовского. Логика есть у обоих поэтов смотря на их настроение, разные жизненные ситуации, места и время написания. О каком споре может идти речь?

Вникаю в мудрость древних изречений
О сложном смысле жизни на земле.
Я не боюсь осенних помрачений!
Я полюбил ненастный шум вечерний,
Огни в реке и Вологду во мгле...

Стихотворение Горбовского печатается как в сборнике «Тишина», который, к счастью, у нас в библиотеке присутствует.

В саду цветы полузавяли,
еще немного - и мертвы.
Меж туч светило, как в провале,
моей не греет головы.

Боюсь осенних помрачений,
когда вот-вот - и грянет снег...
Боюсь, как всякий злой, вечерний
и одинокий человек.

Тут интереснее другое, то, что в некоторых современных публикациях это стихотворение Глеба Горбовского приводится с посвящением Н.Р (Николаю Рубцову) и датой 1960 год, со ссылкой на сборник «Тишина». Но, в сборнике «Тишина» отсутствует это посвящение, кстати и дата написания 1960 год тоже. Надо более ответственно подходить к публикуемому материалу, не надеясь только на память, но консультируясь с архивами, книгами, документами.

Позволим себе, также, без обсуждений привести мнения, воспоминания литературоведов, друзей поэта о стихотворении «В гостях» («Поэт»), которые показались наиболее интересными и важными…

Александр Киров «Лирический роман в поэзии Н. М. Рубцова»

«…Наиболее ярким в этом плане произведением, рассказывающим о переломном моменте в жизни лирического героя, является стихотворение «В гостях». Оно представляет собой лирическую драму в трех действиях со вступлением и эпилогом. Прологом служит первые две строфы стихотворения. Здесь представлено неясное видение лирического повествователя – призрак Ф.М. Достоевского, величайшего гуманиста и мыслителя: «Трущобный двор. Фигура на углу. Мерещится, что это Достоевский…» «В стихотворении «В гостях» перед нами город, который давит, город, который сам является действующим лицом, он персонифицирован, что сближает его с Петербургом Ф. Достоевского. Эта связь подчёркивается цветовой гаммой, характерной для пейзажей Достоевского: сочетанием серого и жёлтого; нелепыми, неуклюжими формами интерьеров» (123; 82). Стихия, далее врывающаяся в художественный мир лирической драмы и символичная историческим катаклизмам двадцатого века, изгоняет видение из восприятия лирического героя. Этот образ воплощает собой ликование разрушительного, дьявольского начала природы: «Гранитным громом грянуло с небес! В безлюдный двор ворвался ветер резкий, и видел я, как вздрогнул Достоевский, как тяжело ссутулился, исчез…». Интерпретация Н. Рубцовым личности Ф.М. Достоевского как идеи, оправдывающей человеческое страдание, обозначена в следующей строфе: «Не может быть, чтоб это был не он! Как без него представить эти тени, и жёлтый свет, и грязные ступени, и гром, и стены с четырёх сторон!»

В третьей строфе происходит встреча лирического повествователя персонажем (поэтом), в образе которого угадываются черты личности Н. Рубцова. Это представитель «трущоб Петербурга», обобщённую характеристику которых автор даёт в следующей строфе: «Куда, меня, беднягу, занесло! Таких картин вы сроду не видали, такие сны над вами не витали, и да минует вас такое зло!..» Это и есть основной мотив стихотворения – своего рода оберег, предостережение, адресо-ванное автором, в первую очередь, самому себе. Слишком уж правдоподобно и психологически точно обрисован образ находящегося в состоянии глубочайшего духовного кризиса поэта, чтобы быть художественным вымыслом.

Следующая часть стихотворения (деление на части обусловлено строфикой и пунктуационно) — своеобразная алкогольная мениппея, злой балаган, в котором высмеивается и губится все человеческое, творческое: «И всё торчит. В дверях торчит сосед! Торчат за ним разбуженные тётки! Торчат слова! Торчит бутылка водки! Торчит в окне безрадостный рассвет!..» Нагнетающее повторение неуместного в литературной речи глагола «торчит» и стилистически неоправданный, ошибочный повтор существительного «крик» создают атмосферу дисгармонии и истерии в описании быта «поэтической богемы»: «Но все они опутаны всерьёз какой-то общей нервною системой, - случайный крик, раздавшись над богемой, доводит всех до крика и до слёз!..». Лирический повествователь выражает свою позицию по отношению к происходящему: И думал я: «Какой же ты поэт, когда среди бессмысленного пира слышна все реже гаснущая лира и страшный шум ей слышится в ответ?..». Анафора «опять» и существительные «дождь», «туман», «озноб», создающие физиологическую метафору «кризис» - «запой», характеризуют время протекания кризисного состояния обитателей трущобы как постоянное.

Заключительные строки стихотворения выглядят печальным следствием мениппеи и одновременно приговором псевдопоэту-пьянице, сгоревшему «среди бессмысленного пира». Внимательное прочтение стихотворения позволяет отметить двойственный характер повествователя, который в контексте сиротской судьбы Н. Рубцова не может вызвать симпатии и резко отделяется от личности автора. Это своего рода «благоразумный судья», выносящий приговор людям, душам, о природе которых он ничего не знает. Скорее всего, здесь мы имеем дело с двойничеством формы авторского сознания, когда в художественном произведении (эпическом, лирическом или драматическом) одним из образов (в данном случае лирическим повествователем) является персонаж отрицательный с точки зрения эстетических взглядов самого автора произведения. В качестве аналогии здесь можно упомянуть «проницательного читателя» из романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Образ же лирического персонажа трансформируется в лирического героя с его истинной функцией – выражать биографические, мировоззренческие черты личности автора, собственно его мироощущение. Подобное двойничество оправдано сразу с двух точек зрения. Во-первых, автор не мог столь открыто выражать свои политические, эстетические, художественные взгляды, если принимать во внимание, что данный вариант стихотворения был закончен в 1962 году. Во-вторых, подобный тип лирического сюжета и разработки образа лирического героя, создавая «эзоповский язык» произведения, усиливает его сатирическое начало. Форма лирического повествования (от первого лица, не являющегося ни в эстетическом, ни в гуманистическом плане персонажем положительным) подчёркивает всю полноту жестокости и лицемерия, скрывавшихся под маской благоразумия официальной доктрины.

В стихотворении отчетливо прослеживается мотив предательства. Уже во вступлении появляющаяся и исчезающая тень Достоевского вызывает ассоциации с тенью отца Гамлета из одноимённой трагедии В. Шекспира. Поэт изгоняется из лицемерного общества «благоразумных людей», каждый из которых повинен в сокрытии преступления – убийства Музы, как был приговорён к заключению и ссылке Ф.М. Достоевский, как изгонялись его герои. Призрак гения, тяжело ссутулившись, печально исчезает из мира, поправшего светлые идеи творчества, извратившего само понимание его природы…».

Виктор Коротаев «Горит его звезда»

«…Один из ярких примеров бесспорного мастерства виден в стихотворении «В гостях». Как сильно и тревожно начинается оно, создавая сразу не только зримую картину описываемого, но и передавая тяжелое ожидание чего-то неотвратимого, рокового...

Трущобный двор.
Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И желтый свет в окне без занавески
Горит, но не рассеивает мглу.
Гранитным громом грянуло с небес!
В безлюдный двор ворвался ветер резкий,
И видел я, как вздрогнул Достоевский,
Как тяжело ссутулился, исчез...

Да, сразу узнаешь руку Рубцова, его точный взгляд, его весомое слово. И тебя уже втягивает глубже в это стихотворение, втягивает, словно в водоворот, и ты его дочитываешь почти на перехваченном дыхании. А когда выныриваешь наверх, еще долго преследуют полночные видения и долго не покидают неотвязные мысли…»

Валентин Сафонов «Повесть памяти»

«…Вышли на улицу, сели в машину и по ночной столице, пропетляв переулками и закоулками, приехали к... Достоевскому. Великий писатель, сутулясь, стоял на постаменте: голову склонил, руку, как мне показалось, прижал к обнаженному сердцу. Купы деревьев теснились за ним, и тихий шум листвы походил на приглушенный, придавленный стон. Любое слово, сказанное нами, было бы в эти минуты кощунственным. Так и стояли — молча. Долго стояли. А потом, миновав какой-то грязный, неухоженный двор, опять же грязным коридором и в кромешной тьме поднялись в грязную, обшарпанную квартиру с голыми стенами. Все, что было там, мнится мне теперь сумбуром, если не кошмаром: наваждение стихов и прозы, воспоминания о службе на флоте, споры — чаще всего беспредметные, никчемные, и снова стихи, стихи, стихи...

Знаю, стихотворение «В гостях» («Трущобный двор. Фигура на углу. Мерещится, что это Достоевский...») написано в другом городе и по другому поводу. Но когда перечитываю его — испытываю жуткое ощущение достоверности тогдашнего нашего долгого сидения. Все было размыто: граница между светом и тьмой, реальностью и фантазией, кошмаром и явью, поэзией и прозой... Существовали они в Москве, да и теперь существуют и трущобный тот двор, и конкретный поэт—хозяин «притонного жилища», и его издерганная подруга:

А перед ним, кому-то подражая
И суетясь, как все по городам,
Сидит и курит женщина чужая... —
Ах, почему вы курите, мадам!

В этом обшарпанном, грязном доме, по соседству с Достоевским, и вынужден был скрываться Николай Михайлович в те дни, когда уж вовсе некуда было податься. Рассказывают, что хозяин той странной квартиры, не без помощи своих многочисленных друзей, сейчас представляется благодетелем Рубцова.

Нужно ли?..».

Ирэна Сергеева «Таинственный всадник»

«…В 1962 году родилось стихотворение «В гостях», оно было напечатано только в 1971 году и рисует картину Ленинграда-Петербурга:

Трущобный двор. Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский...

Здесь в пятой строфе поэт, словно очнувшись от «этого бреда» тогдашней жизни, угрюмо-безнадёжно сравнивает свою судьбу с судьбой собрата-поэта, коренного жителя этого города:

Куда меня, беднягу, занесло!
Таких картин вы сроду не видали,
Такие сны над вами не витали,
И да минует вас такое зло!

Борис Укачин. «Гори, сияй, звезда полей»

Коля, вот о ком мы говорили. Познакомься, поэт из Горного Алтая.

— Из Алтая?! А где этот Алтай? —Он поднял свою лысеющую небольшую голову, без особого интереса посмотрел на меня карими глазами и, ни к кому определенно не обращаясь, спросил: — А он что-нибудь кумекает в русских стихах?..

— Почитай что-нибудь, Коля, или спой — попросили хором ребята.

А он, только что высказавший в мой адрес каверзный вопрос, по-прежнему угрюмо, как мне тогда показалось, нехотя бросил: «Достоевский» —и начал читать прерывистым, чуть завывающим голосом:

Трущобный двор. Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И желтый свет в окне без занавески
Горит, но не рассеивает мглу—

Я слушал его и действительно не «кумекал», что это за стихи. Как можно так писать в нынешнее время?! А может быть, ребята решили «шуткануть» надо мной?.. «Трущобный двор»—где это в нашей поэзии ныне видано? Есть ли вообще-то где-нибудь этот самый «трущобный двор»? А угрюмый человек по имени Коля Рубцов тем временем продолжает:

Поэт, как волк, напьется натощак.
И неподвижно, словно на портрете.
Все тяжелей сидит на табурете
И все молчит, не двигаясь никак.

Может быть, это стихи девятнадцатого века?.. Тогда, признаться, мне даже и в голову не приходило, что сидящий предо мной человек старается показать окружавший Достоевского мир.

Рубцов читал, иногда взмахивая худыми руками и ни на кого прямо не глядя. А в моем сердце вырастал протест. Я начинал сердится на Сережу Макарова, который обманул и разочаровал меня, сказав, что «познакомит с хорошим поэтом из Ленинграда». А о самом Рубцове думал, что он пришел в общежитие случайно, с улицы. Недоверчивая мысль укрепилась особенно после того, как он выдохнул, завершая своего «Достоевского»:

И все торчит.
В дверях торчит сосед,
Торчат слова,
Торчит бутылка водки,
Торчит в окне бессмысленный рассвет!
Опять стекло оконное в дожде,
Опять туманом тянет и ознобом...
Когда толпа потянется за гробом.
Ведь кто-то скажет:
«Он сгорел... в труде».

Именно при чтении этих стихов впервые увидел я Николая Рубцова и глубокую суть, и боль его стихов о трагической судьбе Достоевского, признаться, тогда я не понял.

Стихи эти при жизни Рубцова, кажется, не печатались ни в периодике, ни в сборниках. В его посмертной большой книге «Подорожники», выпушенной в 1976 году издательством «Молодая гвардия», стихотворение это почему-то именуется «В гостях».

Валерий Дементьев «Предвечернее»

«…В ноябре 1962 года Рубцов представил для обсуждения свои стихи: «В гостях» («Трущобный двор. Фигура на углу...»), «Элегия», «Поэт», «Повесть о первой пивной» и некоторые другие. Студенты и руководитель семинара сразу же отметили необычность лирики бывшего матроса-североморца. Они увидели, что его лирический герой — человек трудной судьбы. Однако через все его «пивные», через его «трущобные дворы» и «матросов с кренцем» проходит любовь к человеку и боль за человека. Поэт болеет за людей не столь благополучных биографий, как в стихах его товарищей. Во время выступления на творческом семинаре Рубцов еще раз отверг прямолинейность, отверг стихи, в которых заранее все ясно и в которых нет поэтического «почему?». Поэзия есть поэзия — говорил он — там, где ее нет, не к чему обманывать других, ссылаться на гражданственность и актуальность темы.

...Однажды на семинаре побывал Борис Слуцкий — по традиции в институт приходили московские поэты, чтобы послушать студентов, поговорить с ними. Рубцов читал стихи. Они нравились Борису Слуцкому, который сказал: «Мне ближе всех Рубцов... Может, потому что он старше других, а может быть и такая вещь, как талант».

В разговоре, возникшем в конце занятий, на вопрос: «Назовите любимых поэтов» — Николай Рубцов твердо ответил: «Пушкин, Блок, Есенин — и подчеркнул: — Из них — Блок…».

Эта беглая запись в дневнике семинара чрезвычайно важна для выявления блоковских традиций в лирике Рубцова...»

Вот, пока, все доступные нам оценки стихотворения «В гостях» («Поэт») литературоведами, критиками и писателями. Оно без сомнения не открыло ещё всех тайн написания и публикации. Дело будущего разобраться с этим, если повезёт и будут найдены архивные или забытые документы, касающиеся этого без сомнения шедевра лирики поэта Н. М. Рубцова. Несомненно, это произведение Николая Рубцова производило впечатление на друзей, ибо они оставили о нём немало воспоминаний. Значит и сам поэт ценил его по высшему разряду в своём творчестве. Также и современные литературоведы, и исследователи попали под его влияние и выдают свои версии и разборы текста и его смыслов. Сильное впечатление, что и говорить, производят эти строки и ещё долго будут искаться истоки их энергетики и силы. Если уж даже такого нетривиального поэта как Глеб Горбовский они сильно впечатлили…

---

---

Материал предоставлен автором